Рейтинг форумов Forum-top.ru

Old Good "YAMAKU"

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Old Good "YAMAKU" » До перезапуска » World on a paper


World on a paper

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

1. Дата отыгрыша:
Седьмое октября, воскресенье.
2. Время начала событий:
Не больше девяти утра.
3. Погодные условия:
На удивление тёплое безветренное утро, солнце уже светит вовсю. Листва с деревьев опала и мерно шуршит под ногами прохожих, трава пожелтела.
4. Задействованные персонажи:
Tokage Mikata, Primrose Hill.
5. Место действия:
Школьный двор.
6. Краткий сюжет:
Примроуз вот уже несколько месяцев пыталась понять, что же люди находят в гуаши да акварели. Она рисовать не особенно любила, поэтому устойчивое пристрастие к простому карандашу можно было очень легко объяснить. Но вот настал тот самый миг, когда появилось желание научиться чему-то новому - более живому, более яркому, чем сухие росчерки и монохромные тона. В этот самый момент англичанке на глаза попадается молодая художница, мастерски орудующая кистью. Холст, на котором отражался лишь самый базовый набросок, уже выглядел многообещающе. Рановато для хэллоуина, но... Мастер-класс или жизнь?
7. Очередность отписи:
Миката ----> Роуз

2

Сухое шуршание карандаша по специально подготовленному холсту. Ладони Микаты уже покрывались грифельным налётом – тем самым, когда долго прорисовываешь набросок, и ладонь, ёрзая по бумаге, приобретает сероватый цвет с металлическим блеском. Чуть позади и поодаль, сквозь заметно поредевшие кроны деревьев виднелась школа. К ней Миката не повернулась ни разу. В короткие минуты отдыха – а их было предостаточно, ведь никто не требовал от неё спешной работы – она смотрела вперёд, на далёкие холмы, и часто дышала на остывающие пальцы. Да, для осени сейчас было тепло, и всё же пальцы почему-то мерзли, а карандаш становилось несколько тяжелее держать.
Ещё раз подышав на пальцы, Миката расстегнула рюкзак и вытащила оттуда коробку с тюбиками краски, кисти, кусок фанеры, сегодня призванный заменить палитру, бутылку растворителя и маленькое ведёрко. Рюкзак, лишённый своей начинки, стал совсем плоским и остался в вертикальном положении только из-за складного стула. Раскладной столик, к слову, в этот рюкзак не влез, и Микате предстояло крайне увлекательное занятие – пытаться уместить всё, что нужно было для рисования, на крайне неровной почве, покрытой к тому же густой, хоть и пожухлой травой, которая являла собой филиал Бермудского треугольника, и любой тюбик краски, оказавшийся там, имел все шансы уйти навсегда, даже если выщипать вокруг всю траву в процессе поиска.
Пока Миката раскладывала вокруг коробку-фанерку-бутылку, она к чему-то вспомнила ещё одну участницу художественного кружка – ту странную безрукую девушку с мутными глазами, которая, чтобы порисовать, вообще не нуждалась в раскладных столиках и стульях, решая все проблемы тривиально – ложась на спину и рисуя ногами. Что ж, раз этот способ для Микаты был по понятным причинам недоступен, придётся всего-то быть аккуратнее. Тем более, что безрукая странная девушка при первой же встрече напугала Микату уже тем, что была одна в классе и, скрючившись в странной позе, держала между ступней апельсин.
Миката вздрогнула, вспомнив, как пыталась не заорать и, пропищав «я потом зайду», закрывала за собой дверь так, будто она скрывала монстра. Тюбик с краской, кажется, карминно-жёлтой, выскользнул из пальцев и покатился по фанерной палитре. Миката подхватила его как раз тогда, когда он собирался совершить побег в жухлую траву, и положила на место – в ячейку коробочки.
Ячейки, из которых торчали крышечки тюбиков, словно уставились на неё парой десятков глазков, спрашивая, для чего их используют сегодня. Вот для чего, Миката пока имела смутное представление.
Набросок только намечал положение деревьев перед её глазами, а вот какими они станут, зависело от краски, от настроения… от самой Микаты. Но даже набросок ещё не означал конца подготовительного этапа. Дальше – подмалёвок.
На самом деле, даже набросок мог бы быть и не нужен, можно было начать и с подмалёвка, учитывая то, что на холсте, пусть даже и специально подготовленном, рисовать карандашом было сущей пыткой. Но Миката, начавшая рисовать маслом только в Ямаку, так выражала свой молчаливый бунт против этой школы. Номия, кажется, каждый раз, видя её старания, качал головой и вздыхал – но молчал. И пусть!
Она открыла нужные тюбики, выдавила немного содержимого на палитру и принялась старательно их перемешивать, добиваясь нужного сине-серого оттенка. Не хотелось, чтобы осенний пейзаж дышал тем золотом, что ещё оставалось в листьях на деревьях.

Отредактировано Tokage Mikata (2014-01-25 14:49:01)

3

Примроуз сделала глубокий вдох, наполняя лёгкие осенней прохладой высокой концентрации. Кажется, ещё вчера ей говорили дышать поверхностно и прерывисто, чтобы не беспокоить поражённые доли внутреннего органа лишний раз, однако по отношению к мудрым советчикам больная в который раз оставалась глуха. В ней говорило желание жить, а не давиться таблетками и следить за каждым своим движением, сколь бы глупым не было подобное положение вещей. А ещё хотелось творить, внезапно и много. Утренние пейзажи пробуждали фантазию от сладкой полудрёмы, давая отнюдь не лишний повод разгуляться притомившемуся от затяжного отпуска воображению. Сколько времени уже тёплая и мягкая глина не чувствовалась самыми кончиками пальцев, как долго волей невесомых прикосновений бесформенная масса не приобретала очертания чего-то невероятно реалистичного? Начало учебного года всегда было поводом оставить ненадолго любимое хобби, но расставание никогда не бывало столь затяжным. Целый месяц уже речь не заходит и об эскизах, не говоря уже про нечто более серьёзное и, как следствие, важное. Пора оборвать череду унылых и бесцветных дней, заполненных бездушными страницами тетрадей и скучными текстами задач, разбавить будни чем-нибудь до невозможного ярким и добавить специй. Размышления никак не хотели отступать, хотя давно пора бы подняться с жёсткой пожухлой травы и заняться чем-нибудь дельным. Девушка прижала правое колено к груди, обхватывая его ладонями; тёмная ткань новеньких джинс оказалась приятной на ощупь, даже слишком. Будь материя столь же тёплой, цены бы ей не было, но, увы, надевать брючное изделие в чуть более низкую температуру уже самоубийство. Благо, лютый мороз на дворе не стоял - невозможно было определить однозначно время года по одним только градусам Фаренгейта, поскольку и летом мог выдаться столь же приятный денёк. Погода полна сюрпризов, и это ещё один повод проводить больше времени под открытым небом. Под тихий шелест травы англичанка поднимается на ноги, поправляет длинную серую тунику и зачем-то одёргивает расстёгнутую куртку цвета мокрого асфальта за полы. Да, сегодня она чёрно-белая, будто сошедшая с киноплёнки сороковых годов прошлого столетия. Если бы не глаза и свободно ниспадающие на плечи волосы...
Сдавленный хруст пожелтевших опавших листьев торжественно объявил о том, что Роуз, развернувшись на каблуках, побрела в неведомые ей самой дали. Она хотела насладиться одиночеством ещё некоторое время подобно желающему единения с природой поэту, так что держать курс на школу не было никакого смысла. Через несколько минут бесцельных блужданий задумчивый и отстранённый взор помимо своей воли уловил стоявший вдалеке мольберт, а секундой позже и руку рисующего, опустившуюся на землю в попытке что-то поднять. Успешной, похоже. Что здесь может делать художник в такое время? Игра утреннего света заманчива, да, но мало какая ранняя пташка покинет постель в воскресенье раньше полудня после крайне тяжёлой недели. Разве только последние семь дней этой птице могли не показаться сущими кругами Ада, как большинству учащихся из класса 2-3, но то уже пустые и никем не подтверждённые детали. В несколько десятков неторопливых и мягких шагов расстояние до таинственного творца удалось сократить до метра с лишним, но холст - пустой или нет - всё ещё загораживал обзор. Подушечки пальцев плавно опустились на самый край подрамника, несильно сжимая его, и англичанка вышла из-за своеобразного укрытия, тут же отыскав взглядом... Юношу, девушку? В этом человеке было немного черт от представительниц слабого пола, но и чего-либо особенно мужественного не выделялось. Англичанка на долю секунды замерла, внимательно следя за каждым движением, завороженно разглядывая все-все лаконичные росчерки, а потом улыбнулась и посмотрела в глаза незнакомой личности. Естественно, всё внимание деятеля было сконцентрировано исключительно на холсте. Казалось, что он (или она, кто знает) даже не замечал чужого присутствия.
- Привет, - мягкий и приятный голос потеснил тишину, удачно вписываясь в обстановку. Его обладательница тщательно подбирала тон, чтобы не нарушить устоявшуюся гармонию. Очень неприятно, когда сложную конструкцию из чувств созидателя, окружающей среды и будущего произведения искусства, которую собирали, возможно, часами напролёт, нарушает одна-единственная неуместная фраза обывателя. Не хотелось бы спугнуть чью-либо капризную музу - слишком капризны и нежны бывают эти мифические создания в самый неподходящий момент, увы, хоть никто и не отрицает их незаменимых талантов. Белокурые дамы в воздушных шифоновых платьях или же темноволосые красавицы в чёрных строгих костюмах, богини искусств остаются существами пугливыми и нетерпимыми к резким переменам согласно общеизвестным стереотипам. А мазки краски всё ложились на полотно, складываясь в причудливые объекты, абстрактные и неразличимые на данном этапе работы. Обидно даже, что такого не сделаешь с помощью излюбленного угольного карандаша. Не в технике суть, а в мизерной частице души, вкладываемой в рисунок, однако с какой радостью Хилл бы хоть раз в жизни взглянула на свою собственную картину маслом, пусть не шедевральную, но всё же приятную глазу. Опыт общения девушки с красками значился в памяти как крайне печальный и бесплодный, но она не оставила своих стремлений в данном направлении. Напротив, желание научиться чему-то новому с неудачами пропадать и не думало, растворяясь в бесконечном океане забытых целей и мечтаний, оно лишь обрело куда большую силу. Только вот не было рядом тех, кто сумел бы обучить обращению с разбавителем и палитрой, как бы легко с чужой подачи не было усвоить такой ценный и редкостный материал. Хотя, не такие уж сведения о правилах эксплуатации материалов для живописи раритетные, но вот практику так просто не отыщешь. Тот же интернет не научит держать кисть, не скажет, какие оттенки не следует смешивать с ходу, да и вообще... Равнять чьи-то тёплые напутствия и речи с безэмоциональным текстом невозможно, что и говорить. - Ты красиво рисуешь. Не против, если я посмотрю?
Что бы не подумалось стороннему наблюдателю, то была ни капли не лесть. Да, ровным счётом набросок не отображал ничего, но едва заметные графитные линии помогали увидеть изображение полностью, а искусно подобранные тона и правда являлись в высшей мере эстетичными. Сколь бы велико не было её желание расспросить обо всём, добиваться чьего-либо расположения путём неискреннего восхваления Примроуз не собиралась, даже если других способов не останется. Существуют ведь вещи, с которыми не шутят, преднамеренно или нет.

4

Если подумать, то абсолютной тишины, которую так воспевали все – дескать, идеальное место для творчества – так вот, её Миката совершенно не желала. Её устраивал лёгкий шум голосов от школы – видимо, ученики гуляли, а, может, то был шум от стадиона, где тоже никогда не было тихо. Ей нравился шелест деревьев, а лёгкий шорох прикосновения кисти к холсту успокаивал её ещё больше.
Кисть осторожно проходила по контурам, заданным уверенной рукой, отмечала изгибы стволов, отмечала тонкими взмахами беззащитные без листвы ветки, оставляла отметины там, где с ствола слезала кора. Иногда Миката, держа запасную кисть во рту, бралась за запасную, ту, что была ещё тоньше, а основная занимала место в её плотно сжатых губах. Эту привычку Миката однозначно относила к разряду дурных – кисти так могли и пересохнуть, поэтому в растворителе она полоскала их в два раза чаще.
Запах краски и растворителя здесь, на воздухе, был гораздо менее ощутим, чем если бы она рисовала в классе, и всё же он присутствовал, дурманил, и Миката иногда нуждалась в передышках, когда краски отставлялись в сторону, а сама она старалась дышать воздухом посвежее. Как раз тогда, когда она уложила палитру на жухлую траву, за спиной кто-то заговорил.
Миката с замершим сердцем обернулась, ожидая увидеть на фоне облетающих деревьев кого-то без руки, ноги, смотрящего глазами усталой старой собаки, но этого не было. Была обычная ученица. Точнее, необычная – для этой-то школы. Она говорила, и смотрела так, как смотрят нормальные зрячие люди.
Миката молча кивнула на приветствие – капюшон её фиолетовой куртки качнулся в такт. Она сегодня вообще избавилась от школьной формы, одев фиолетовую куртку поверх такого же фиолетового комбенизона, и скрыла глаза тенью от капюшона. То ли девушка, то ли парень – неясно.
Она осторожно поставила кисти в ведёрко с растворителем и ещё раз критически осмотрела подмалёвок, который неискушённому зрителю мог бы показаться вполне законченным – ведь это простой набросок – но для Микаты, сейчас, когда она дала глазам передышку от разглядывания холста, было куда легче заметить ошибки, неточности – и именно их она рассматривала с поджатыми губами.
Странно, что у неё спрашивали разрешения, кажется, это никогда не было запрещено. Хотя, в общем-то, Миката понимала недостатки чужого присутствия. Но почему нет? Пусть. Она ведь не пугает Токаге так, как пугала бы Тезука Рин из её же клуба.
– Можно. – кивнула Миката, снова берясь за кисти. Немного помолчав, она вспомнила одну важную причину, которая могла бы стать помехой для наблюдателя. – Но у меня нет второго раскладного стула. У тебя есть?
Палитру она устроила у себя на коленях, с риском перепачкать комбенизон или куртку, но пятна краски на собственной одежде её мало волновали уже давным давно.
Подмалёвок нужно было поправлять – и это Миката делала короткими, резкими мазками, словно загоняя разгулявшуюся фантазию в нужные рамки. Ещё немного, и, пожалуй, можно будет заняться основным делом.

5

Пришлось немного подождать момента, когда живописец обратит внимания на нарушительницу покоя своего. За эти несколько мгновений Роуз успела закутаться в куртку, прижимая к телу тёплую ткань - выглядело так, будто она замёрзла, однако это нехитрое действо было совершено исключительно с целью занять хоть чем-нибудь мешающиеся руки. Лёгкий кивок в знак приветствия свидетельствовал то ли о сдержанности, то ли о нежелании вести продолжительные беседы, не столь важно. Все успевшие скопиться в голове вопросы можно задать и позже, когда рисующий будет более предрасположен к дискуссии, нежели сейчас. Конечно, мужской пол был приписан этой личности условно - торопиться сделать выводы было незачем, да и в принципе поспешные суждения ни к чему хорошему не приводят и чаще всего оказываются ошибочными в корне. Позже из-под скрывавшего чужое лицо практически полностью балахона послышался невнятный... Нет, скорее не так. Неопределённый голос, обладать коим могли, опять же, представители обоих полов с равным успехом. Разрешение было вполне ожидаемым; больше удивило как раз то, что загадочная особа в принципе заговорила. Или загадочный особ, или вообще индивид, позиционирующий себя как некоего гибрида мужчины и женщины. А что, встречаются ведь в необъятном человечестве и такие случаи, и, если честно, они ещё не столь безнадёжны. У тех же безумцев, которые на деле всех умней, куда меньше шансов прижиться в обществе успешно и прожить счастливую жизнь. В общем, возвращаясь к проблемам насущным - а именно к отсутствию второго экземпляра раскладного стула под рукой. Увы, англичанка не обладала уникальной особенностью сжимать подобные вещи до размеров игрального кубика и носить с собой в кармане джинсов, хотя ей бы очень хотелось, и, следовательно, девать такую громадину ей было попросту некуда.  Да и, признаться, до сих пор довелось обойтись и без мебели, используя в качестве сидения землю. Риск испачкаться минимален, поскольку дождей в последнее время не случалось, и грязь не имела места быть, так почему бы и нет?
- Нет, но я могу обойтись и без него, - пожала плечами девушка, устраиваясь на траве в позе лотоса. Ладони её упирались в горизонтальную опору за собственной спиной, потому передние конечности уже не служили естественной помехой. Благо, стопроцентное зрение не мешало разглядеть набросок в деталях, даже сидя чуть поодаль от мольберта. Причиной такого месторасположения зрительницы служил не столько неприятный запах краски да разбавителя, сколько личностный фактор. Не хотелось посягать на чужое пространство, не хотелось мешать; преобладающим мотивом дальнейшего пребывания здесь оставалось стремление понаблюдать за работой мастера, и побочным являлось отчасти эгоистичное желание почерпнуть хоть немного знаний для себя. Не в ущерб чужому труду, естественно, и не вот прямо сейчас. Для того, чтобы задавать вопросы в ходе творческого процесса и то нужно сначала прощупать почву и понять, насколько будет вмешательство отвлекать. Уверенность Примроуз в том, что все люди разные, оставалась непоколебимой, однако она всё равно в первую очередь думала, что лично ей было бы было очень неприятно, подойди к ней в процессе создания скульптуры незнакомая девушка и начни допрашивать относительно мельчайших деталей общей композиции, а значит, как минимум один человеку из десяти будет испытывать схожие ощущения в такой же ситуации. Ну, или не такой же. Хотя бы просто схожей по подавляющему большинству критериев, и только. Тем временем на холсте обрисовались уже более или менее простые для восприятия черты пейзажа, пусть и обобщённые до гротеска. Манера расстановки цветовых акцентов и внесения поправок казалась вполне сносной на взгляд человека, повидавшего приличное количество выставок и вернисажей, чтобы судить об изобразительном искусстве, пускай и не на уровне мирового критика. На некоторое время в воздухе тяжёлой пеленой смога зависло безмолвие, в котором было комфортно, скорее всего, обоим сторонам. Ну, или по меньшей мере той, что мирно созерцала в стороне. Минутой позже в голове всё же промелькнула мысль о том, что дальше так продолжаться не может, и англичанка решила внести свою лепту в разрушение почти осязаемой тишины, подсознательно приравненной к крайне неприятной сероватой дымке. Не такой красивой, как туман, и не такой полезной, как тёмный столб, поднимающийся по трубопроводу от каминов при сжигании дров. - Как тебя зовут? Я - Роуз. Ну, Примроуз, но привычнее сокращать.
После подобного вопроса ситуация начинала выглядеть как банальная попытка познакомиться, да, но инициатор беседы в принципе не имел ничего против подобного расклада. В принципе, узнаешь имя - узнаешь пол с относительной точностью, хотя, если честно, в Японии нередко приписывали женские имена мальчикам и наоборот. Но так можно будет хоть какое-то представление о личности художника составить, не задавая неучтивых вопросов вроде "а ты девушка?" или ещё чего-то подобного. Конечно, если ты каждый день скрываешь свою личину и носишь бесформенную одежду, можно и привыкнуть к спорам о твоём поле, но это не придаёт вежливости людям, интересующимся, какой род при обращении к тебе использовать. А вообще, уже даже стала интересна причина подобных предпочтений в подборе гардероба: не всякий станет скрывать свой облик без причины, забавы ради. В Ямаку, конечно, ничему уже не удивишься - ни ожоги третьей степени не покоробят, ни какие-то другие заметные невооружённым глазом отклонения от нормы, ни что-то ещё, - но ко всему этому в принципе невозможно привыкнуть. А всё непривычное вызывает здоровое любопытство, вполне нормальное и обоснованное самой человеческой натурой.

6

На неё смотрели со спины. Микате даже не требовалось оборачиваться, чтобы это знать, да и вывод был как бы само собой разумеющимся: вряд ли зрительница, пришедшая сюда, стала бы мечтательно смотреть на небо. А повернуться, чтобы посмотреть на соседку по полянке, Микате и вовсе было не нужно. Она и так прекрасно видела запечатлённое в памяти изображение, стоило лишь захотеть – слегка размытое, но всё же позволяющее рассмотреть детали. Длинные темные ниспадающие волосы, перехваченные ободком-лентой. Гордое, с правильными чертами лицо, обращённое, наверно, к картине – едва ли Миката интересовала её больше. Большие фиолетовые волевые глаза (интересно, почему именно такие?), окаймленные необыкновенной длины ресницами. Плотно сжатые розовые губы. И, поверх всего, лёгкий флёр размытости, словно на некачественном фото. Возможно, из этого бы даже вышла хорошая картина.
Дурная примета это. Нельзя думать о другой картине, когда занимаешься чем-то. Для Микаты, пожалуй, самая дурная из примет – сколько картин у неё осталось незаконченными, и, хоть Номия готов был хоть сейчас везти их все на выставку, Токаге только зло сжимала губы и желала этим картинам сгореть в печи.
Она и сейчас машинально поджала губы, но одёрнула себя – ей не хотелось бы, чтобы наблюдательница приняла это на свой счёт. Не то что бы это было плохо, просто это было бы самым неверным впечатлением. А врать Миката даже так не любила.
Подмалёвок был почти закончен – Миката отклонилась назад, критически его осматривая, и покачала кисточкой, зажатой между пальцами. Впрочем, сама заготовка картины интересовала её недолго – Миката совершенно расфокусировала взгляд, уставившись не столько на холст, сколько в пространство, с величайшим вниманием смотря именно туда, а не куда-то ещё.
Она искала краски. В своей голове. Пыталась сопоставить реальный оттенок пожухлой листвы, всё ещё остающейся красивой, будто отдающей эту красоту из последних сил, со своими же красками. Пыталась отсчитать, сколько нужно добавить красного, сколько жёлтого, и сколько размешивать это справа налево, а сколько – слева направо. Выискивала ту пропорцию, что поможет создать то самое осеннее небо – голубое наверху и желтоватое к краям, будто желтизна осени тоже его коснулась.
Её спросили.
Ах да, здесь же ещё есть человек. Миката положила кисть на палитру и достала тюбики с голубой краской.
– Токаге. – подумав, представилась и она. Даже добавила что-то, походящее на завязку разговора. – Странное имя.
Ни к кому конкретно не обращаясь.
Не в том она была состоянии, чтобы думать, что конкретно она имела в виду. Её внимание уже полностью захватил тюбик с голубой краской, часть которой она смешивала на палитре то с белой с одного края, то с слегка жёлтой с другого.
Первым всегда должно было быть небо – рисовать проще, когда начинаешь с дальних деталей. У картины появляется должный объём, если, конечно, такова задумка. Импрессионистам так вообще всё равно, похоже, что и как рисовать, а по поводу порядка они никогда не думают.
Но она же не импрессионист? Именно. Поэтому начинать нужно с неба.
Кисть осторожно коснулась того места, где на картине начиналось небо. Робко мазнула. Второй мазок был увереннее, и нёс в себе немного белого – там, помнится, было перистое облачко, и оно отпечаталось на холсте с новым мазком, не смешиваясь с голубым, но всё же являясь его частью. Конечно, когда её одиночество было нарушено, облачко давно сбежало, но память Микаты его не отпускала. Дальше было немного легче, хоть Миката и хмурилась всё больше, и всё чаще обращая внимание на осеннее небо, чтобы понять, не ошиблась ли она с цветом.
В итоге, кисть снова легла на палитру, а Миката встала и прошлась вокруг мольберта.
– Это не из-за тебя, если ты можешь подумать. – отстранённо сказала она, снова смотря на небо. Ей зачем-то хотелось объяснять подобные мелочи, хоть это и отвлекало от основного процесса. Миката прошлась ещё, потом отошла так, чтобы между ней и небом был мольберт, а между ней и мольбертом – сидящая гостья. Токаге нахмурилась так, что на лбу прорезалась морщина, но, похоже, желаемое всё-таки нашла. В следующую минуту она вернулась за мольберт, взяла другую кисть, ту, которой рисовала подмалёвок, и в несколько штрихов указала фигуру, сидящую перед рощей.

7

Картина пока и не думала оживать, нет. Не наблюдалось той полноты красок, той яркости и насыщенности тонов, которая заставила бы полотно дышать. Серых и скучных росчерков, однако, тоже не наблюдалось: что-то определённо заманчивое в зарождающемся, быть может, даже шедевре имело место быть. Невозможно судить о навыках человека, которого видишь впервые, но и не заметить очевидной страсти к рисованию тоже крайне трудно. Привычнее читать чувства людей по глазам, хоть опыт Примроуз в этом деле и не настолько велик, однако порой можно разглядеть и в жестах хоть что-то. Даже не в мимике. Каждое движение живописца было мягким, плавным, едва уловимым - если бы не фоновое спокойствие и безветрие, можно было бы счесть, что несколько хаотичные, но в то же время в высшей мере великолепно вписанные в композицию мазки ложатся на ткань самостоятельно. Утончённые пальцы, даже не столь длинные, держали кисть уверенно, но в то же время очень легко. Не сжимали. Из-под одеяния, которое в принципе скрывало своего обладателя от сторонних глаз, не было видно мышц на руках и нельзя было судить о том, напряжены ли они, но по какой-то необъяснимой  причине казалось, что художественный инструмент не падает на землю лишь благодаря силе трения. Больше его ничто не держит. Вообще, творческий процесс описывать с точки зрения ограниченной и ущербной науки, но то есть единственный выход. Прочие абстрактные ассоциации, витающие в голове девушки, словами не передать в деталях. Да и без них невелик шанс, что поймут, учитывая не столь уж и великий словарный запас. На родном языке сказать и то трудно, что уж говорить про литературный, чёткий, ясный и однозначный перевод. Кстати, о переводах... Кажется, творец назвал себя ящеркой. И тут же оговорился, что имя достаточно странное. Может быть, но, если вдруг не знать исконного значения, слово красиво звучит. Для иностранца, может, всё созвучно, да только оспорить не совсем верное суждение всё равно стоит.
- А мне кажется, что оно достаточно звучное, - переведя взгляд на Токаге, высказала свою точку зрения англичанка. Она никогда не умела навязывать другим своё мнение, да и не пыталась вовсе. Чаще просто делилась размышлениями, и данный случай исключением не являлся. А вообще, не видеть лица собеседника как-то необычно. И не раздражает так явно, но в то же время создаётся ощущение, будто от тебя что-то скрывают. Нет, даже не что-то - всё. Когда ты и людям, которых можешь узнать не только по голосу, не доверяешь даже на половину, поверить скрытым от взора личностям трудно вдвойне. Даже в будничной беседе о погоде, даже тогда, когда лгать в принципе поводов нет. Впрочем, эту маленькую деталь заставляла упустить из виду другая, более важная: человек в капюшоне здесь оказался случайно, Роуз здесь оказалась случайно. Они больше никогда не увидятся, быть может, и сейчас они находятся рядом лишь из-за того, что одно из увлечений оказалось общим. Обучение в одном интернате не обязывает к каждодневным встречам, или хотя бы еженедельным. Так что, в принципе, можно не беспокоиться о том, что кто-либо скажет неправду раз или два. Только бы не взыграло чувство правды, вездесущее и непреодолимое, или, хуже того, нечто сродни паранойе. То самое неповторимое чувство, которое просыпается, когда от тебя скрывают тот или иной факт преднамеренно, зная, что ты почувствуешь недомолвку, а после ещё и узнаешь всё, что не было сказано. Глупости такие, и не избавишься от них ведь.
Погружённая в свои раздумья девушка даже не заметила, как раскладной стул рядом с ней опустел. Ответом на фразу, содержания которой, если честно, не удалось, послужила сухая улыбка и отстранённый взгляд. Но это только на долю секунды, уже в следующий миг выражения лица было более... Тёплым, осмысленным. Не выглядело уже так, будто англичанка мысленно пребывает в другом измерении, и ответная реакция на внешние раздражители генерируется случайным образом. Если, собственно, вообще генерируется. По возвращении Токаге на прежнее место всё-таки удалось сообразить хоть какую-нибудь ответную реплику, которая, по идее, должна быть уместной в любом случае. Если бы только идеи всегда стыковались с реальностью, отвечали всем требованиям и правилам со стопроцентной точностью - но нет, чудес не бывает. По крайней мере, настолько великих. А вот маленькое волшебство, которое впишет сказанное в атмосферу, ещё никто не отменял, и стоит только надеяться, что не отменит в ближайшую минуту.
- Хочешь добавить что-то ещё? - Хилл заинтересованно оглядела очередную кисть, взятую, видимо, с целью добавить базовых очертаний чего-либо. Трудно было назвать это красивым профессиональным словом, увы, но в целом предназначение заинтересовавшего объекта казалось вполне понятным. Конечно, логическая цепь, при помощи которой удалось дойти до этого вывода, была просто абсурдной, но некоторые вещи не меняются. Образ мысли, к сожалению или счастью, тоже. Над собой можно работать, можно пытаться добиться желаемого результата при помощи самовнушения, но это всё равно уже будешь не ты. Каждый рождается индивидуальным, и, пытаясь изменить в себе что-либо, становится похожим на других. Тут уже личное дело каждого. И всё-таки чем потерять себя, лучше утратить связь с реальностью - полностью или частично, не важно. В голове сумасшедшего может возникнуть много реалий, да и просто у человека с хорошо развитым воображением тоже, но тот, кто всё это придумал, останется один. Таких больше не будет. Ну и тянет же с утра на рассуждения, которые так и не найдут практического применения... Бесполезно вот так вот думать, что бы не утверждали некоторые учителя литературы, философии и прочего по возрастанию степени важности предмета. Важность -она же заинтересованность, если уточнить. На холсте тем временем появилась тень человеческой фигуры. Чьей, интересно? Смутные предположения на этот счёт уже закрались в подсознание, но оглашать их лучше не торопиться. Горький опыт показывает, что первое, что на ум пришло, вообще не стоит говорить. Ни при каких условиях.

8

Это утро было тёплым – возможно, слишком тёплым для осеннего утра, потому что Миката ощущала себя некомфортно в тёплой куртке и не менее тёплом комбинезоне – таким тёплым, что Микате хотелось порой снять куртку, а, может, и всю одежду, чтобы полностью погрузиться в утро. Идея была странной, а, значит, вряд ли бы когда-то реализовалась. Странной не с точки зрения общества, нет, такие мелочи Микату вообще никогда не волновали, а с точки зрения Микаты. Вот это уже серьёзно.
Так или иначе, в куртке ей было жарко, а снимать её, когда рядом кто-то есть, Токаге не стала бы. Она только недовольно поёрзала на месте и подумала, что совсем недавно, в сентябре, с неба лил дождь, а в октябре природа внезапно вспомнила, что пропустила пору тёплой осени, больше похожей на лето, и засуетилась, рассыпая листья, добавляя тепла, и выключая дожди. Ну или, возможно, кто-то наколдовал погоду для собственного удовольствия – с ним было бы неплохо познакомиться, потому что зима была очень близко, и могла быть такой же безумной, как и поведение природы этой осенью. Хорошо, если снега будет немного или не будет совсем, а если наоборот?
Жаль, что из окна комнаты температура на улице практически не определяется, будь ты хоть тысячу раз гений дедукции – хорошо ещё, если увидишь снег и сделаешь вывод, что надо одеть шапку, а ну как там соседи сверху просто муку рассыпают?
Кисточка дрогнула, облако превратилось в хитрую загогулину – Миката поморщилась, набирая на кисть голубой краски, чтобы исправить свою же досадную ошибку. Ошибка, разумеется, никак не была связана с тем, что Примроуз – боже, какое все-таки сложное имя – совершенно все не так поняла, и отнесла задумчивую фразу Микаты не к собственному имени, а к имени самой Микаты. Хорошо, что Токаге сидела к ней спиной, и Примроуз бы при всем желании не смогла бы принять резкое движение кисти на свой счёт.
Миката на какое-то время вообще перестала двигаться – двигались только её пальцы и зрачки, продолжая осторожно отрисовывать испорченное облако. Беседа походила на птичье чириканье – такая же краткая, и такая же бессмысленная, но не более того. Не раздражающая, не успокаивающая, просто что-то вроде декорации. То, что Миката не была против чужого присутствия, уже было обозначено на холсте, а говорить об этом, в таком случае, и смысла не было.
– Именно. – кивнула она, когда её спросили, хочет ли она что-то добавить. И вот сейчас добавляла – небо нависало над пока ещё невидимым лесом, над прозрачной фигуркой, обозначенной несколькими штрихами, светлое осеннее небо с желтизной по краешку.
Миката отложила кисть, потянулась и сладко зевнула – небо было почти готово, а трогать его сейчас, пока оно хоть немного не подсохло, не имело ни малейшего смысла. Краски, которыми она пользовалась, хоть и требовали для полного смешивания некоторых усилий, все же смешивались, а это было бы главным недостатком.
– Сохнет. – оповестила она публику из одного человека и снова стала критично осматривать работу.
Вообще-то, не будь тут людей, Миката молчала бы, но то же самое звучало бы у неё в голове – так что изменений в обстановке особых не было. Да их бы и не было, соберись тут даже шумная толпа – Миката просто заткнула бы уши комочком ваты, и постаралась бы поставить мольберт так, чтобы никто его не сшиб. Делов-то. Нужно быть просто как солнышко – вращаться себе в космической пустоте, смотреть, как люди по тебе время определяют, и продолжить крутиться, когда людей уже и не будет.
– Будет сохнуть минут десять. – добавила Миката, сорвав сухую соломинку и спокойно сунув её в рот.

9

Неудивительно, что своё имя странным Примроуз не сочла. Удивительно то, что она не особо вдумывалась в причину того, что очередной мазок кисти лёг не так, как нужно. Сидящий перед ней художник производил впечатление настоящего профессионала, который знает, что делает - а это не самый маловажный критерий всё же, - и ошибиться не может. Хорошо или плохо то, что детали слишком увлекли в неподходящий момент, трудно сказать. К тому времени, как картина была завершена и оставалось только дождаться высыхания красок, темноволосая неторопливо поднялась на ноги и приблизилась к полотну буквально на пару шагов. Так, чтобы поравняться с продолжающим или продолжающей мирно сидеть на стуле Токаге. Некое подобие сухой травинки, зажатое у этого человека во рту, навеяло мысли о загородных домах и местном спокойствии. Даже остаточные сгустки нелёгких рассуждений развеялись сами по себе, уступая место... Чему? Однозначно не пустоте. Скорее чему-то абстрактному, большому, тёплому и лёгкому. Однозначно жёлтому. Больно уж радостный цвет не подходил под саму ситуацию, да и не входил в число любимых, но в конечном итоге разум принял ощущение как должное. То ли на сопротивление не было сил, то ли оно того стоило - не суть. Весь смысл происходящего концентрировался на видении мира абсолютно незнакомым человеком, перенесённом на ткань с помощью масла. Разглядывать работы, которые чуть ли не дышат тем же воздухом, что и ты, и правда можно часами, как оказалось. В безветрие почти слышен шум листвы деревьев, еле заметно склонивших кроны к земле волей созидателя, и даже кажется, что показавшиеся немногим ранее лучи солнца скрыты за перистыми облаками, обрисованными очень чётко.
- И всё же здесь очень красивые пейзажи. Всегда любила природу. Тем более, здесь она куда ярче, чем в Лондоне, - произнесено невзначай и бесцветно, будто самой себе заметку на полях оставила. Очень хотелось добавить, что несмотря на это в родном городе присутствует огромная куча прочих ценностей да интересностей, но Роуз рассудила, что её снова может слишком далеко занести с тоски по Англии. Лучше не стоит отталкивать от себя потенциально скучной лекцией, тем более ранним утром. Срочно требовалось внесение дополнительного смысла в угасающий разговор, а то риск того, что собеседник возьмётся развивать не самую приятную в перспективе тему возрастал с невиданной скоростью. Проблема только в сути не заданного вопроса, не спрашивать ведь о том, какие краски использовались и где их можно приобрести. Вообще, разговоры вести нетрудно. Трудно вести разговоры так, чтобы они не пришли к логическому завершению сразу же. И особенно тяжко с теми, к кому даже не знаешь толком, как обратиться и вообще. - Давно живописью увлекаешься?
На этот раз даже и попытаться заглянуть в глаза не захотелось, что уже прогресс. Всё лучше вообще не обращать внимания на странности - или, вернее сказать, особенности - того, кто перед тобой сидит, чем каждый раз спотыкаться о них, как о подводные камни. Причём подводные камни в бассейне и нигде кроме бассейна. В любом другом месте они будут либо более, либо менее ожидаемы, чем сокрытое практически полностью лицо и тело. Не самое логичное сравнение, но главное в этом деле - точность, куда без неё. Чтобы отвлечься, англичанка с деловым видом сложила руки на груди и склонилась над плодом чужих трудов так, что нос едва не касался холста. Она сама не знала, что точно пытается определить на глаз... Или найти, коли на то пошло. В любом случае, цель действа оставалась неопределённой, но можно было легко списать всё на банальное желание рассмотреть поближе. Конечно, Хилл не относилась к детям с невероятно низким зрением, и было бы очень неприятно, если бы её даже по ошибке к ним отнесли, но, по её мнению, один тот факт, что она свободно ходила без очков и ни во что не врезалась по пути говорил сам за себя. Слепые обычно ориентируются с помощью трости, насколько доводилось слышать. Да и элементарная логика, собственно, подсказывала, что нужен хоть какой-то ориентир.

10

Их разговор, быть может, был малоинформативен, но Ящерку (да, именно так Миката иногда себя называла) он вдруг начал заинтересовывать.
Она медленно повернулась на стуле, жуя травинку, и посмотрела на собеседницу, хоть, быть может, это и не было заметно в тени капюшона. Капюшон вообще был удобной вещью - Миката могла быть печальной, могла быть задумчивой, главное, не улыбаться, и никто не поймет, что у тебя на уме - потому что глаз почти и не видно.
А видеть было что. Ведь упоминание о том, что пейзажи здесь невероятно красивы, для Микаты было как нож в сердце. Всё её презрение к школе и к тому, что, по чьей-то воле и желанию славы, она оказалась здесь, занимая чьё-то место, было здорово расшатано уж тем, что для художника - а именно это было смыслом жизни Микаты - это место было идеальным. Деревья, далекие холмы, отблески то ли водной глади, то ли низких облаков за холмами, ветряки где-то необозримо далеко, но в поле зрения - всё это, припорошенное осенней ярко-красной пудрой, просилось на холст и просто приносило вдохновение. Но гордость Микаты - о, просто потрясающая штука - не давала ей даже подумать о том, что жить здесь может и хорошо.
- Просто прекрасный вид. - попыталась ответить Токаге максимально нейтрально - и всё же её слова отдавали горечью. О да, прекрасный. В разы, нет, в тысячи раз лучше, чем в интернате: прекрасный дом, существующий на деньги мецената, но на все накладывающий печать казённого отчуждения. Как бы ни был он хорош в сравнении с теми ужасами, про которые пишут в газетах про гайдзинские приюты, он был уныл, как похоронная процессия - и не менее того. - Недаром художественный кружок пользуется таким успехом, несмотря на...
Она прикусила язык и оборвала себя, не закончив фразу. Нет уж. Её отношение к Номии точно не самая лучшая тема для разговора. Как бы ни раздражал её этот брюхастый человечек на ножках колесом, со встрепанными волосами и омерзительными очками, это была только её проблема - и только Микате нужно было справляться с тошнотой, когда Номия, закатив глаза, декламировал стихи о художественных занятиях.
- Я люблю рисовать. - чтобы поскорее увести разговор от скользкой темы, призналась Миката. - Это всё, что у меня есть.
Токаге помолчала немного, а потом сделала - не в буквальном смысле, разумеется - гигантский для себя шаг к более доверительному разговору:
- А ты? Что есть у тебя?

11

По утрам ставят в тупик даже элементарные беседы.
Нет, даже не так. Дают повод подумать над тем, что затрагивать вообще не стоит. Поначалу Примроуз, распознав в простейшем вопросе больно глубокий смысл, немного даже растерялась, но наиболее безобидная вариация сути прозвучавшего вовремя нашла себе место в голове. А вот упоминание местного сообщества вовсе не анонимных художников, кажется, самого говорящего поставило в неловкую ситуацию. На такие мелкие промахи давить - дело неприглядное,  поэтому назревшая возможность сменить тему на более понятную, но менее приятную сразу осталась среди невыполнимого и ненужного. Сортировать идеи на годные и нет, не думая, уже стало условным рефлексом за долгие годы. Интуиция, даже не будучи развитой, всё равно берёт своё.
- Интересная постановка вопроса. У меня есть... - перед тем, как ответить, англичанка всё-таки помедлила. Она сомневалась в ответе, и заметить это удалось только в самый последний момент. С одной стороны, речь и правда могла идти исключительно об увлечениях, с другой - просто так не говорят обо всём, что имеют. Показаться недальновидной не хочется, но и открываться тоже рановато. И рановато - это говоря очень обобщённо. Поэтому руки сами тянутся к предназначенной для смешения красок овальной пластинке, как к какому-то абстрактному шансу на спасение и должное восприятие туманного ответа со стороны. - Можно я посмотрю палитру? К ответу: скажем, всем можно назвать уже некоторые стремления и скульптуру, если не брать в расчёт совсем банальные вещи.
А теперь главная загадка вечера: общий смысл угадан верно или нет? Во всём приходится сомневаться, если ты даже не знаешь, с кем говоришь. В любом случае, Роуз всегда могла обосновать неуместность своей реплики общей странностью ситуации. С переменным успехом, правда. Знакомое словосочетание "теория вероятности" здесь не поможет, хотя бы из-за того, что смысл, который оно в себе несёт, прямо сейчас составляет собой нечто неясное и непреодолимо сложное. И вот теперь интересно, с какого потолка вообще берутся оценки по математике? Эта тема даже показалась пригодной для дальнейших рассуждений, но прямо сейчас улетать куда-то на задворки своего мышления рановато. В конце концов, происходящее нарисовалось не просто так и не само по себе. Изначально можно было бы даже просто расспросить обо всём Токаге и уйти, но теперь так, кажется, не сложится. Но это совершенно не значит, что хоть какую-нибудь выгоду из знакомства извлечь просто запредельно нереально; нет, корыстной девушка не была и никогда не станет, однако шансы разобраться в тысяче одинаковых тюбиков самой маловаты.
- Того, что ты можешь творить, по-моему, уже достаточно, - сказала англичанка настолько ровным тоном, что самой стало удивительно от объёма уверенности в голосе. Совершенно не стыкуется с тем, что есть на самом деле. Давно пора переставать удивляться отточенным годами навыкам, но иногда хочется. А желания порой достаточно, чтобы перевернуть с ног на голову весь свет. Много сложных слов в мыслях, очень много. Даже поделиться ими хочется, пока сами не вырвались. - Это и самовыражение, и возможность воссоздать с помощью образов или звуков то, что никогда словами не опишешь.


Вы здесь » Old Good "YAMAKU" » До перезапуска » World on a paper


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно